Как пережить потерю ребенка
Мы поговорили об этом с родителями, чьи дети умерли во время беременности или вскоре после родов. А также психологами и представителями НКО, которые помогают семьям, столкнувшимся со смертью малыша
«Видимо это то испытание, которое я могу перенести»
19 лет назад москвичка Елена Каткова потеряла новорожденного сына. Роды внезапно начались раньше срока, на 28 неделе беременности. Спасти малыша не удалось – он умер, прожив несколько недель в больнице.
«Первая мысль, что меня посетила когда начались роды, была: «Это конец».
Я прекрасно понимала, что срок маленький – шла 28-29 неделя, я еще даже не ушла в декрет. По закону подлости это было воскресенье, ранее утро, август. Меня повезли в роддом, который специализировался на недоношенных, очень неплохой, но, к сожалению, в тот момент там было огромное количество рожающих, и заканчивалось элементарное: капельницы, глюкоза…
Когда я родила, я слышала, как ребенок закричал. Состояние сына было тяжелым, дышал он только на ИВЛ, не держал никаких показателей. Присоединялась инфекция. Понятно было, что все очень плохо. Потом мы вроде как справились, и можно было обойтись без ИВЛ, а только на СИПАПе или кислороде, и нас перевели из реанимации в отделение», – говорит Елена.
Только сейчас, спустя 19 лет, Елена может об этом говорить – и то, по ее словам, мурашки бегут по коже. Пока врачи боролись за жизнь сына, Елена жила одним днем. Режим был армейский: утром вставала, сцеживалась, везла молоко в больницу. В один из дней она пришла и не увидела ребенка в палате. Кювез стоял пустой и дезинфицировался под ультрафиолетовой лампой. Все стало понятно…
«Что я почувствовала в тот момент? Я один раз в жизни дралась в детстве, когда меня ударили в живот – вот это было именно такое ощущение, когда у тебя воздуха в солнечном сплетении не хватает. И дальше в общем-то приходило осознание того, что все закончилось. Первый день, конечно, был самый трудный для меня.
Мой сын родился с весом 1300 граммов, 35 см. И в 2001 году, по тем нормам, он не считался жизнеспособным ребенком, его не регистрировали, юридически он не считался ребенком. Мне сказали, что тело мне не дадут. Возможно, это даже хорошо. Потому что это было настолько травматично, что мешало бы мне сохранить психику в нормальном состоянии», – считает Елена.
Стресс после потери сына длился дольше года. Елена перестала спать. Немного облегчало состояние то, что перед тем, как забеременеть, женщина пошла получать второе высшее как психолог и могла анализировать .
«Я поняла, что все этапы проживания горя буду сейчас проходить. Что мне лично помогло выйти: к моменту, когда сын умер, я понимала, что уже все плохо, потому что с каждым днем его состояние ухудшалось. Я понимала, что наверное ребенку настолько тяжело, и просто вот он устал бороться, и ему нужно дать отдых. Через некоторое время, когда мозг уже остыл от переживаний, от эмоций, от слез, я поняла, что наверное это лучшее, что могло случиться для него. Да, для меня это ужас. А для него – лучшее. Значит ему было так тяжело, что он бы не справился, что эта была не жизнь, а бесконечная борьба с болью, какими-то проблемами со здоровьем. И эгоистично удерживать его здесь, просто потому что я так хочу. И меня это так успокоило! И мои метания я вот так отпустила – я поняла, что я как взрослая женщина это переживу, а ему будет легче».
После потери Елена обратилась к психологу и психотерапевту, чтобы решить проблему со сном – спустя какое-то время его удалось восстановить. Было желание поменять все, направить жизнь в другу сторону – Елена переехала, сменила работу. Друзья поддерживали, не давали падать духом.
«Я понимала, что это не забудется, что останется со мной навсегда. И крестик сына я храню, мы его покрестили. Но я поняла, что его уход не будет меня давить всю жизнь тяжелым грузом. Это мой опыт, видимо это то испытание, которое я могу перенести на себе, мне это по силам. Потому что не по силам не дается. Обиды на Бога у меня не было. Я думаю, что родителям не нужно винить ни врачей, ни себя. Врачи делают все, что в их силах, бьются за каждого ребенка, потому что случайные люди в эту профессию не заходят. Так оно сложилось. Это просто нужно принять».
А через 10 лет Елена вновь забеременела. Это был второй брак, малыша тщательно планировали. Казалось, что уже ничего не может случиться. Но дочь Катя тоже родилась на сроке 28-29 недель, с весом 998 граммов.
«Она была одна из двойни, которая замерла на двенадцатой неделе, и все было сложно. Но мы наблюдались, врачи носили на руках. Когда наступил день родов, такого кошмара, когда я сказала что это конец – как в первом случае – я этого не чувствовала. Я человек интуиции, и прислушиваюсь к своему внутреннему голосу. Тогда я подумала, что наверное все будет хорошо у нас, и наверное мы справимся – это была мысль, когда у меня начались роды.
И мы справились. Сейчас Кате уже девять лет.
Конечно, для мам даже преждевременные роды – это шок. Потому что ждешь то всегда, что будет розовощекий малютка… Счастье, что сейчас медицина на другом уровне. Как человек, который через это прошел 19 лет и 9 лет назад – могу сказать, что это небо и земля. Вроде одни и те же люди, руки, но аппаратура, методики – это все другое. А сейчас шансы еще выше. И, конечно, в этот момент мамочкам очень нужна эмоциональная поддержка«.
8-800-555-29-24 - телефон Горячей линии фонда "Право на чудо".
На линии работают психологи, которые могут поддержать вас в случае потери малыша,
рождения недоношенного ребенка или угрозы преждевременных родов
«Описать то, что я чувствовала в тот момент, наверное, невозможно»
Евгения Моско в 2018 году потеряла двойню – дочек Аню и Соню.
Беременность была запланированной и очень желанной, наступила почти сразу. На первом УЗИ Женя с мужем узнали, что ждут двойню. Однояйцевые близнецы – это монохориальная диамниотическая двойня, так называют такой вид многоплодной беременности врачи. Женю сразу предупредили, что в небольшом проценте случаев при такой беременности развивается фето-фетальный трансфузионный синдром (ФФТС) – резкое нарушение сосудистой системы плаценты, в результате чего один ребенок получает больше крови, чем другой.
До 19 недели беременность Жени развивалась нормально, никаких подозрений на патологии не было. А на 21 неделе Женю госпитализировали с острой болью, которая нарастала буквально по минутам.
«Тут фето-фетальный синдром (ФФТС), классический, 3 стадии» – врач УЗИ озвучил неутешительный диагноз. Я знала, что стадий всего 4, 3я – предпоследняя. Сразу поняла, что ситуация критическая. Дальше, как в тумане, помню, как рыдала на кушетке, как сбежались врачи, начали говорить об операции и шансах на жизнь у плода-реципиента. Аня – донор, Соня – реципиент. Я всегда называла их по имени, с того самого дня, как мы узнали о том, что ждем девочек. На такой стадии, это, как правило, означает, что шансы есть только у реципиента. И они невелики«.
Через день Женю прооперировали: в матку ввели лазерное устройство, которым прижигали патологические сосуды в плаценте. После этого появляется надежда, что кровоток может нормализоваться.
«После окончания операции хирург объявил, что сердцебиения у Ани больше нет. Но Соня жива. Не выйдя еще толком из шокового состояния от неожиданного диагноза, я погрузилась в новое. Одна из моих дочерей умерла, еще не родившись, во мне. Соня выжила во время операции, ее сердце пострадало от последствий ФФТС, но у нас был шанс пролонгировать беременность и надежда на жизнь.
«Описать то, что я чувствовала в тот момент, наверное, в принципе, невозможно. Это столь сильное переживание, которое выходит за рамки любых чувств – смесь горя, ужаса, страха перед тем, что будет дальше, отчаяния, шока, ощущения обреченности и вместе с тем безграничной, невероятной переполнявшей меня любви к моим дочкам. К обеим – погибшей Ане и живой Соне. Тогда я, наверное, приняла решение, что буду бороться до конца, ценой любых жертв, своей жизни и здоровья. Я пообещала Соне, что мы справимся. Помню, говорила ей, что она будет жить и будет сильной за двоих – за себя и сестренку».
Через день у Жени раскрылась шейка матки. Новый шок, слезы, страх, ужас, непонимание. Шейку зашили, а позже начались сильнейшие боли, поясницу буквально «разрывало» на части. Это были схватки. Беременность сохраняли пять недель: круглосуточно капали капельницы, кололи уколы, брали кровь. Вставать можно было только в туалет и то с капельницей в одной руке. С Женей рядом почти всегда была мама. Ежедневно она приезжала из Балашихи на юго-запад Москвы, туда-обратно на маршрутке, метро и электричке. Мама пекла Жене и соседкам по палате пирожки, запеканки и сидела с дочкой в минуты самых страшных болей.
За день до полных 27 недель у Жени началось кровотечение. Через 15 минут она лежала на операционном столе.
«Соня родилась в 18.44, 920 граммов, 6/7 по Апгар. Аню мне не показали. Я никогда не видела ее, остался только последний снимок узи, где она машет нам ручкой, словно прощается. Соня тихонько пискнула, анестезиолог сказал: «слышишь?». Дальше все поплыло перед глазами, помню, как реаниматологи в соседней комнате занимались Соней, врачи зашивали меня. Медсестра, стоявшая в дверях, кивнула мне, когда наши взгляды совпали. Для меня это значило, что мы справились, Соня жива!
Первой Соню в реанимации увидел муж. Он позвонил мне и сказал, что все в порядке. Что «дочка очаровательная, кричит и трогает все проводочки». На следующий день, я смогла дойти до кювеза и мы встретились. Помню, как Соня повернула ко мне свою крохотную ручонку, сложила ее в кулачок и деловито помахала указательным пальчиком. Так она делала всегда, когда мы к ней подходили».
Сначала все было хорошо, насколько может быть хорошо в такой ситуации. Соня не вызывала опасений у врачей. А через несколько дней ее сердечко впервые дало сбой. Диагнозы стали сыпаться ежедневно, Соню перевели на высокочастотную ИВЛ и одновременно вливали через капельницы множество препаратов .
«За неделю до того самого страшного дня Соню реанимировали при мне. Я помню, как врачи бегали и кричали, что мы ее теряем, а я стояла рядом, чувствуя, что ничего не могу сделать, сердце разрывалось от ужаса, у меня не получалось дышать. Помню, я вышла в коридор, пошла, держась за стенку, пытаясь не упасть, дошла до комнаты матерей, где мы обычно сцеживали молоко. В этот момент приехала мама. Помню, как я сказала ей: «Соню реанимируют, пойдем туда». Честно, я даже представить боюсь, что в тот момент чувствовала моя мама. Видеть, как умирает твоя внучка, как рядом задыхается от боли дочка — это что-то запредельное, за гранью того, что можно представить. Но мама была со мной до конца реанимации. Соню удалось вернуть к жизни. Сердце, пускай на препаратах, но продолжило работать. Помню, врач сказал, что она замерзла, и я подбежала к кювезу, чтобы надеть на нее шапочку. Это было единственное, что я могла сделать для своего ребенка. Вечером я сидела возле дочки в реанимации, ко мне подошла заведующая. Она обняла меня и сказала: «вы очень мужественный человек». Я подняла на нее глаза и спросила: «Соня ведь справится? Ну должна же? Мы столько боролись, не может все вот так закончиться». Она прижала меня к себе и опустила глаза. Тогда я поняла, что надежды больше нет».
22 февраля 2018 года утром, когда Женя собиралась сцедить молоко и идти к дочке, раздался звонок. Женя попросила ответить мужа. «К сожалению, Софочка скончалась». Дальше путь до больницы, короткое прощание , подписывание бумаг, отказ от вскрытия…
«Мы проводили Соню втроем. Я, мама, муж. Три человека, которые были рядом с ней всегда. Я знаю, что Соня успела за свою жизнь почувствовать, что ее очень любят. С ней были не только мама и папа, но и бабушка, которая подарила ей очень много любви и тепла бабушкиных рук».
Согласно статистике, ежедневно более 360 российских семей сталкиваются с утратой ребенка.
Советы Евгении Моско родителям, проживающим утрату
– Во многих зарубежных странах практикуется прощание с малышом в больнице, в специальной комнате, в сопровождении психолога или другого специалиста перинатальной сферы. Кроме того, родителям собирают так называемую «коробку памяти», в которую кладут слепки ручек и ножек ребенка, одежду, фото, все, что поможет сохранить память о ребенке. К сожалению, в нашей стране такого нет. По крайней мере, на момент, когда это случилось с нами, не было. На прощание у нас было минут 20, я помню, что снимала с Сони проводочки и пела ей колыбельную. Тогда же мы впервые смогли взять ее на руки. Все это настолько страшно и больно, что опять же, описать вряд ли возможно.
Если бы в тот момент мне кто-то сказал, как важно сделать фото, забрать все, что станет памятью о ней, я была бы очень за это благодарна. Но мы были вдвоем с мужем, в состоянии шока, и никто не сказал нам об этом. Я очень долго жалела о том, что мне не отдали бирочку. А ведь родитель может ее забрать.
Сейчас, когда я общаюсь с женщинами, дети которых находятся в реанимации, я всегда убеждаю их делать фото детей. Даже если ребенок обречен, родители всегда, поверьте, спустя какое-то время после смерти, пускай не сразу, захотят его увидеть. Можно спрятать, попросить близких людей хранить эти фото и дать вам, когда вы попросите. Мне бы хотелось, чтобы медсестры и врачи об этом знали. И помогали родителям в таких ситуациях, возможно, делали бы фото сами и потом отдавали родителям.
Наверное, во всей этой ситуации мне немного помогло то, что я по образованию психолог и знаю, что человеческая психика способна очень многое вынести. Даже то, что на первый взгляд, вынести нельзя. Психика устроена так, что она всегда будет стремиться переживать горе. Горе – это процесс. Не минутное состояние, не секундное, и его нужно проживать. У горя есть стадии, через которые ты неизбежно проходишь – отрицание, гнев, торг, депрессия, принятие. Иногда могут быть откаты, иногда длительные и тяжелые. Перескочить не получится. Важно, чтобы человек во всем этом не оставался один. И важно, чтобы те, кто рядом, будь то близкие друзья, родственники или знакомые, понимали это. Близкие рядом с горюющими – это отдельная и очень сложная тема. Этим людям тоже очень тяжело, им самим часто нужна поддержка, но в самый сложный и тяжелый период многое зависит от того, насколько они способны поддержать.
В горе нельзя сравнивать, нельзя говорить горюющему по своему ребенку родителю: «А вот Вася, Маша, Даша тоже ребенка потеряли, но они горевали так-то и столько-то и потом родили еще столько-то», нельзя говорить «Отпусти». Просто потому, что пытаясь таким образом успокоить, вы наоборот обесцениваете все происходящее с человеком, сами того не осознавая.
Можно и нужно быть рядом. И говорить об этом. «Я рядом, я с тобой, я тут, я тебя обнимаю». Если не можете сказать, делайте. Любая помощь – например, помыть пол или приготовить еду, может быть необходима. Можно прислать открытку с соболезнованиями. Запомнить дату рождения и смерти ребенка и в этот день говорить о том, что помните. Не забывать, чтить память. Сложно представить, что, если у человека умирают родители или друзья, все начинают делать вид, что этих людей не было, не говорят о них, не вспоминают. Почему же тогда нельзя говорить о детях?
«В сердце и памяти родителей ребенок всегда жив, нельзя стать бывшим родителем. Родитель – это навсегда».
Вопреки распространенному мнению, что нужно молчать и не напоминать родителям о ребенке, «не бередить рану», это совсем не так. Ни один родитель ни на день не забывает о своем умершем малыше. Все женщины, с которыми я общаюсь, готовы помногу и долго говорить о своем ребенке. Почти всех объединяет желание рассказывать все до мельчайших подробностей и горевать, не скрывать свои чувства. На этот счет есть очень хорошая фраза: «Сказанное перестает быть эфемерным». Помню, как одна из врачей спросила меня: «А какой была ваша дочка?», я ответила, что она была очень красивой. Я до сих мысленно благодарю ее за этот вопрос. Но не у всех есть возможность высказаться. В нашем обществе не принято об этом говорить. Поэтому я рекомендую не проживать потерю в одиночестве, обращаться к психологу. Если нет возможности платно, бесплатную помощь сейчас оказывает фонд «Свет в руках». У них также, насколько я знаю, есть группа поддержки.
Я тоже проживала свое горе с помощью специалиста. Это была длительная и интенсивная терапия, и я всегда буду благодарна своему психотерапевту за то, что она в тот самый тяжелый период оказала мне неоценимую помощь. Позже я сама обучилась работе с перинатальными потерями и горем, а заодно нашла своего Наставника и Учителя с большой буквы – Чижову Марину Алексеевну.
К сожалению, ситуация такого горя – это еще и испытание для отношений с родными, близкими, друзьями. Не все это испытание выдерживают. Не потому, что кто-то плохой или хороший, а просто потому, что не каждый может во всем этом существовать. С некоторыми пришлось просто прервать отношения, это оказалось единственным возможным выходом. Когда слишком больно, ты стараешься просто уменьшить боль хотя бы таким образом, убирая общение, которое не лечит, а еще больше разрушает.
Для меня огромной поддержкой стало общение с такими же «осиротевшими» родителями. Сначала я наткнулась на группу «Сердце открыто» на Фейсбуке (там женщины делятся историями о потере), и узнала о встречах, которые проводила мама мальчика Соломона, умершего на 31 неделе беременности. Теперь Алия (мама Соломона) один из самых близких для меня людей. Мы вместе учимся на клинических психологов. Со всеми родителями мы дружим и общаемся. На этих встречах мы говорим обо всем на свете, но самое важное, что там мы можем не молчать о наших детях. Многие уже родили после потери детишек и я искренне радуюсь каждый раз, когда вижу новость об этом счастливом событии.
В самые страшные минуты, когда было настолько тяжело, что, казалось, не справлюсь, я обращалась к книгам. Моей настольной книгой стала «Психолог в концлагере. Сказать жизни «Да» Виктора Франкла. Я несколько раз читала ее в студенчестве и в первое время после потери она пришла мне на помощь. В книге ценна каждая строчка и я рекомендую ее читать и перечитывать всем, кто находится в горе. В одной из глав Франкл ссылается на цитату Ницше: «Если у человека есть “зачем” жить, он может выдержать любое “как”». Эта фраза очень часто звучит у меня в голове. Думаю, каждый интерпретирует ее по-своему и у каждого свое «зачем» и «как». Но меня это заставило вернуться к жизни.
Всем родителям, переживающим сейчас потерю ребенка, я хочу сказать, что они не одни. Что в их жизни еще будут моменты радости, света и любви. Что когда-нибудь болеть станет чуточку меньше, а любовь останется навсегда. Мы живем в то время, когда поддержку можно получить даже из дома, дистанционно. Я рекомендую не пренебрегать этим. Использовать все ресурсы, которые могут помочь восстановиться. Не торопить себя, дать время. Столько, сколько нужно.
Александра Фешина, учредитель и директор благотворительного фонда «Свет в руках». Фонд специализируется на профилактике младенческой смертности и помощи семьям, которые столкнулись с потерей ребенка:
– Родителям, проживающим утрату своего малыша, важно в первую очередь слушать самих себя. Если им хочется закрыться в комнате и рыдать –нужно делать это. Если хочется идти к людям –выходить. Если они нуждаются в помощи, обратиться за этой помощью. В нашем фонде мы оказываем психологическую, информационную и социальную поддержку родителям, столкнувшимся с потерей ребенка, берем семьи на сопровождение. Также в такой ситуации важна и физическая помощь. Самое лучшее, что могут сделать люди, находящиеся рядом, это спросить: «Как я могу тебя поддержать? Как я могу тебе помочь?». Возможно, нужна будет помощь в том, чтобы пойти выгулять старших детей, убрать дом, приготовить еду. Каждому нужна разная помощь. Кого-то нужно оставить одного и не трогать. Важно, чтобы у родителей был выбор.
На мой взгляд, постепенно тема перинатальной и неонатальной смертности перестает быть табуированной в нашей стране. Все больше и больше людей публикуют свои истории, открыто обсуждают. Важно, чтобы люди могли выражать свои чувства и делиться, если в этом есть потребность.
Один из важнейших моментов: женщина, которая потеряла малыша все равно остается мамой. Все ее тело было настроено на рождение малыша, из ее груди течет молоко. Для ее психологического, физического здоровья чрезвычайно важно принять, что она мама и это навсегда, несмотря на то, что ребенка нет сейчас в руках. А ведь бывает так, что женщина приходит домой, а игрушки и кроватку убрали, и окружающие делают вид, что не было ничего. Это больно и страшно. Об этом наш флешмоб #навсегдамама.
Один из важнейших аспектов работы фонда “Свет в руках” – образовательные программы для медицинских сотрудников родовспомогательных учреждений. Ведь именно от них женщина узнает страшный диагноз. Как правило, этот момент она помнит всю свою жизнь. Поэтому так важно отношение врача, который сообщает диагноз своему пациенту. Проблема оказалась глубже, чем мы предполагали в начале своей работы. Она еще и в том, что врач не умеет себя защитить от выгорания как профессионала – ведь врач тоже работает для того, чтобы рождались живые и здоровые дети. А когда случилось по-другому…с этим нужно жить и работать дальше.
С привлечением экспертов, мы разработали алгоритмы общения с пациентами в сложных ситуации и защиты врача от эмоционального выгорания. Конечно, все это способствует более бережному отношению к пациенту и внутреннему спокойствию врача. Наши программы для медицинских сотрудников оказались очень востребованы – врачи хотят быть ближе к пациентам. Надеемся, в скором времени эту информацию будут давать уже студентам в медвузах.
Алия Морозова, организовала в Москве неформальные встречи родителей, переживших потерю ребенка. В Инстаграм ведет блог об утрате – @my_solomon:
– Мы с мужем потеряли сына в 31 неделю беременности. Проживая потерю, я завела блог в инстаграме, и у нас вскоре образовалось довольно большое коммьюнити. Мы писали посты, комментарии, делились своими чувствами, поддерживали друг друга. И уже тогда мне бы очень хотелось иметь возможность встретиться, чтобы просто обняться и пообщаться. Чтобы это была не терапевтическая группа, а именно дружеская встреча. Мы как раз переписывались с одной из таких же мам, и она тоже сказала, как здорово было бы встретиться. И тогда я подумала, что могу попробовать предложить такую встречу – откликнулось около 15 человек. Несколько дней спустя мы встретились в кафе, и это было так классно, что, прощаясь, мы уже хотели встретиться снова. Скоро встречи стали регулярными.
В основном на встречи приходят родители – и мамы, и папы – которые потеряли ребенка во время беременности (неважно, на каком сроке), либо в течение первого года после рождения. Но бывает, что приходят родители, которые потеряли уже подросших детей, а на одну из встреч пришла женщина, у которой погибла взрослая дочь.
Правил у нас всего несколько. Во-первых, это встречи взрослых людей, с детьми на них прийти нельзя. Если на встречу хочет прийти беременная женщина, то она должна предупредить меня об этом заранее, чтобы я сообщила об этом потенциальным участникам встречи и они могли решить, насколько это для них комфортно и готовы ли они присутствовать в таком случае на встрече. Для многих людей чужая беременность – сильный триггер, поэтому они должны быть к этому готовы.
И, конечно, если кого-то что-то задевает в процессе встречи, они могут об этом сказать. Мы все очень разные, на разных стадиях переживания горя, с разными взглядами на жизнь и смерть, поэтому, конечно, какие-то небольшие столкновения или недопонимания неизбежны, и мне важно, чтобы мы все могли проговаривать это.
На встречах мы разговариваем о наших детях и обо всем на свете, много плачем, много смеемся. Главное – это то, что мы можем быть самими собой, и мы все друг для друга – родители наших детей.
Советы родителям, которые столкнулись с потерей: универсального совета нет, ведь мы все разные и нам помогает разное. Я бы сказала, что надо попробовать услышать себя и поступать в соответствии со своими потребностями. Кому-то нужно далеко уехать, кому-то – побыть дома, а кому-то – выйти на работу. Кому-то необходимо выговариваться, а кому-то – рыдать в одиночестве. И так во всём.
Я бы посоветовала не требовать от себя слишком многого. Потеря ребенка – огромное горе, возможно, это самое тяжелое событие в вашей жизни. Дайте себе столько времени, сколько вам нужно, плачьте, горюйте, говорите об этом, если хочется говорить. Слушайте себя. Обращайтесь к специалистам, если чувствуете такую необходимость. Помните, что отец ребенка тоже переживает потерю (мужчин часто не воспринимают как полноценных горюющих, а ведь они именно они и есть).
И помните, что боль – это обратная сторона любви. Сейчас боли столько, что за ней не видно практически ничего. Но когда-нибудь боль утихнет, а любовь останется навсегда, и это будет тот свет, который всегда с вами.
Елена Масленникова, клинический и перинатальный психолог, эксперт фонда «Право на чудо»:
– Когда родители теряют своего ребенка, очень важно помочь им высказать свои эмоции. Хорошо, если в клинике или медицинском учреждении, где это произошло, к ним сразу подключился психолог, для того, чтобы пройти сопровождение. Совладание с утратой идет по определенной схеме. Первое – это как раз дать выход эмоциям. Очень часто бывает, что семья уходит в шоковое состояние, мама и папа становятся словно замороженные. И здесь важно, важно с ними говорить, спрашивать что они чувствуют, как это переживается – чтобы они начали говорить и это не ушло у них в глубокое подсознательное переживание, которое может растянуться на годы.
Затем начинается второй этап переживания утраты – агрессия либо на себя (я что-то не сделала, я не сказала, ходила на работу, посмотрела соседка недобрым взглядом), либо на врачей. Человек начинает искать причину и того, кто в этом виноват. Это тоже очень важно проговорить.
Третий этап горевания – торг. Если я это буду делать, у меня будут еще дети? А если я волонтером пойду? Человек ищет как ему стать хорошим, угодным, чтобы его желание все-таки свершилось.
Следующий этап – когда кажется, что все бесполезно, и здесь человек может уйти в депрессию. И после такой остановки идет конструктивное принятие. То есть здесь мы будем говорить: а будете ли вы говорить своим друзьям, и как вы это будете говорить? Знал ли кто-нибудь о беременности? Что вы будете делать с вещами, если вы их купили? То есть здесь семья с психологом будет обсуждать уже конструктивный выход из сложившейся ситуации.
Если в больнице предлагают забрать тело умершего ребенка, то лучше это сделать – забрать и похоронить его как близкого человека, дать ему имя. Принять его в семью. А Америке в больницах распространена практика, когда уже умершего ребенка фотографируют в красивом платье, или делают слепок гипсовый ручки, ножки, чтобы это физическое какое-то подтверждение что ребеночек был, осталось в семье.
Далее мы проходим ритуалы погребения малыша, когда женщина может прийти поплакать на могилу. Или если это невозможно, можно посадить куст сирени, чтобы он был символическим продолжением жизни, чтобы каждую весну он зацветал.
На завершающем круге идет конструктивный выход из состояния горевания и утраты. Здесь уже можно обсуждать: а что теперь по-другому сделали бы в той ситуации? Посмотреть как родители как пара перенесли потерю, сблизило это или отдалило друг от друга, обсудить с психологом как вернуть доверие, научиться говорить друг с другом, поддерживать друг друга. Это этап выхода из страхов в положительные эмоции и гармоничное состояние. Это может быть подготовкой психологической и общего телесного здоровья перед следующей беременностью. Так как нередко женщине запрещают плакать после утраты, обесценивают её состояние, и она с непониманием в семье и болью от утраты идёт в новую беременность, и это очень осложняет всё.
Можно применить еще один психологический метод – написать письмо этому малышу. И здесь очень важно, чтобы женщина выгрузила все свои эмоции. Письмо важно писать рукой по схеме:
1) Я чувствую к тебе…, потому что ты…
2) Я прошу прощения за то, что я своими поступками, действием или бездействием могла спровоцировать… (эти эмоции тоже важно выплеснуть на бумагу, если есть чувство вины – многие буквально «съедают» себя после потери)
3) Я прощаю тебя за…
4) Я благодарю тебя за…
5) Что я для себя могу почерпнуть из этой ситуации? Какую работу над ошибками могу сделать?
Когда женщина выписывает все свои эмоции по этой схеме, идет закрывание раны. В норме считается, что полное исцеление от таких сильных утрат может занимать до 2 лет. Но если психолог не работает семьей, или семья не справляется самостоятельно, застревание может быть на любом уровне на всю жизнь. Конечно, шок не может длиться всю жизнь. Но агрессия и аутоагресия может, и депрессия. Поэтому очень важно психологически сопроводить эти утраты, чтобы семья вышла из кризиса.
– Как быть, если в семье есть старшие дети?
– Однозначно, что с ребенком нужно поговорить об этом. Не нужно делать вид, что ничего не было, потому что ребенок обладает мистическим мышлением. У него эгоцентричное отношение ко всему: мир таков, какой я. Если в мире что-то не так, значит я что-то делаю не так. Если родители разводятся, это я виноват в том, что они разводятся. И когда ребенок ждал братика и сестричку, и потом это ничем не заканчивается, и с ним никто не поговорил и сделали вид, что ничего не было, для него это может уйти в подсознание как нерешенная задача, и потом будут страхи, панические атаки, бессонные ночи или нервный тик. Старший ребенок может начать винить себя в утрате брата или сестры.
Поговорить с ребенком может психолог, который работает с семьей, или кто-то взрослый из окружения. Если мама личностно зрелая, она хорошо разобралась в своем состоянии, приняла короткую жизнь малыша, которого она ждала, то она найдет правильные слова для того, чтобы объяснить своему старшему ребенку что произошло. Это может быть другой ресурсный взрослый, у которого грамотное философское отношение к жизни и смерти.
Для маленьких детей можно объяснять на примерах. Вот дерево весной дает листочки, летом плоды, а осенью сбрасывает листья и засыпает. То же самое вдох и выдох. Со вдохом жизнь начинается, продолжается, и мы не можем жить на одном вдохе. Будет и выдох. Есть еще образ такой: мы слепили зимой снеговика, водили вокруг хороводы, дали ему метлу в руку, даже его назвали как-то – а весной он растаял. Его нет, но он есть в нашей памяти, нельзя сделать вид, что его вообще не было, мы помним о нем.
С подростками идея та же самая: рассказываем о циклах жизни. Детям постарше уже интересно как ребенок появляется, почему это все происходит. Если все замалчивается и переживается драматично, в будущем у девочек (и мальчиков) может появиться страх беременности и деторождения. Важно говорить, что ребенок рождается (можно рассказать как жизнь происходит из яйца), но иногда детки бывают слабенькими, у них не хватает сил, чтобы адаптироваться и жить в этом мире. Конечно все хотят чтобы дети наши жили долго и счастливо, и мы не видели смерть наших детей. Но путь наш на земле не ведом. Когда мы честно об этом говорим, не пытаясь это какими-то мистическими символами заменять, то ребенок на интуитивном уровне принимает и понимает все, и у него не остается внутреннего напряжение – для него это естественный процесс.
Так же нужно вести себя в момент потери ребенком любимого животного – обязательно эти травмы, утраты нужно проговаривать. Чтобы у детей не осталось ощущения, что он что-то не так сделал, чтобы не возникли бессознательные страхи.
– Как могут помочь в момент утраты родственники, друзья? Что делать, если человек закрывается и не хочет общаться?
– В этой ситуации создается безопасная среда для этого человека: когда он будет готов говорить на эту тему, важно, чтобы рядом был тот, с кем он сможет это обсудить. Когда теряется желаемое будущее, нужно время для перестройки. Но если мы видим, что больше двух недель проходит, а человек по-прежнему в таком состоянии, это повод обратиться к психологу либо к психиатру. Службу психологической поддержки сейчас можно вызвать на дом. И если психолог грамотный, он найдет подход, сможет подобрать слова.
Когда-то я работала как нейропсихолог в инсультном отделении, и к нам поступила женщина, которая сказала, что попала сюда с кладбища, у нее умер сын. Я начала расспрашивать, что это наверное как-то стихийно произошло, вы были не готовы к смерти сына. Но оказалось, что сын умер 20 лет назад, в возрасте 6 лет. Все это время она представляла как бы он сейчас выглядел, помогал ей, она с ним разговаривала. Получается, что семья не смогла справиться с утратой, и она стала жить как бы между мирами. Мы поговорили. Я сказала, что когда человек умирает, он попадает в объятия Бога, у него есть свое предназначение – уже в том мире, и ему очень грустно, если он смотрит сюда, а мы не можем его отпустить, у него тела нет – он не может подойти обнять нас или что-то сказать. Важно с уважением относиться к судьбе, и дать ему возможность пройти ту жизнь, которая ждет его на небесах. Мы дали ему символическое благословение, чтобы он ушел. И эту женщину очень отпустило, восстановление ее пошло очень хорошо.
Что говорить точно нельзя. Фразы «Что вы плачете», «Вы еще молодые, родите еще». Этого нельзя говорить, потому что это отменяет утрату, из которой родители еще не выбрались. Это очень жестко звучит для семьи. Некоторые семьи, не пережив утрату первого ребенка, стремятся тут же родить следующего, но когда все это случается, у них кризис и послеродовая депрессия в два раза сильнее. Об этом есть хорошая книга Морис Поро «Замещающий ребенок».
И очень важно психологам беседовать с врачами, которые сталкиваются в работе с самыми разными состояниями – от радости, что ребенок родился до печали утраты. Я как психолог всегда работала с врачами на пятиминутках или конференциях над смысловой ценностью жизни и смерти.
*статья подготовлена при поддержке Фонда Президентских грантов
Алена Демина
28.08.2020