История Веры и ее дочери Варвары

Варюша появилась на свет в 26 недель беременности. Акушерка везла меня на каталке по длинным пустым коридорам, то и дело открывая стеклянные двери электронным ключом. Двери закрывались за нами неспеша и еле слышно, оставляя за собой частички моей решительности и уверенности в реальности происходящего. Перед постом она замедлила шаг. И я заметила, что над входом в детскую реанимацию висит икона, напоминая каждому приближающемуся о том, что в этом месте даже врачи — просто люди. А люди часто бывают бессильны.

«Дальше вам придется самой», — виновато пробормотала акушерка, сочувственно глядя на мой перетянутый пелёнками живот. И взгляд ее говорил о том, что она не особенно верит в успех нашего предприятия (с момента, как я очнулась после наркоза, прошло слишком мало времени). На ватных ногах я перешагнула порожек. Реанимация была похожа на лабораторию какого-то чудаковатого ученого. Все кругом издавало звуки — булькало, звенело, попискивало. В два ряда здесь стояли стеклянные боксы, накрытые детскими одеялами, словно лепестками гигантских цветов. Меня провели к одному из таких боксов, медсестра откинула лепесток одеяла, и я стала искать ребенка внутри.

В середине бокса был сформирован какой-то кокон, похожий на птичье гнездо. Сверху его накрывала толстая прозрачная клеёнка. Я по-прежнему искала глазами дочь, но не находила.. Варя лежала внутри кокона, но я никак не могла сфокусировать на ней взгляд: она заканчивалась практически там же, где начиналась, и я приблизилась к боксу еще сильнее, чтобы ее разглядеть.

Крошечную головку опоясывал аппарат сипап (англ. CPAP — неинвазивная вентиляция легких), который сверху был закреплен белым колпачком на завязках. В нем Варя походила на гоголевскую Солоху. Еще внутри лежало множество проводков. Проводки шли и от бокса к аппаратуре. На мониторах бежали какие-то линии и горели циферки. Циферки крутились и в моей голове: 970 гр, 36 см — насколько это реально?

Сегодня я получаю множество сообщений от мам недоношенных деток, лежащих в больнице. И этот пост в большей степени для них. Не важно, с каким весом и при каких обстоятельствах родился ваш малыш. Наберитесь сил, запаситесь терпением, наполните сердце любовью. Это испытание, которое сделает вас сильнее. Я это знаю. 

Уже через пару недель пребывания в больнице я достала медперсонал реанимации насколько, что все кругом шли на уступки, думая, видимо, что я тронулась умом и безопаснее будет во всём со мной соглашаться. Хотите ингалировать сами? Ингалируйте. Хотите кенгуриться? Кенгуритесь! Желаете постоять у кувеза полтора часа, распевая «От улыбки хмурый день светлей»? Пожалуйста!

Когда ежедневно в течение полутора месяцев в 3 часа ночи я появлялась в дверях реанимации, держа в руках шприц, полный грудного молока, у медсестер был такой вид, будто они сейчас достанут осиновый кол. По крайней мере, я бы на их месте всерьёз подумывала над этим.

Однажды одна из них заговорщицким тоном поинтересовалась, хочу ли я искупать своего ребёнка сама? Ответ был очевиден, и она предупредила, что нужно прийти через полчаса. Когда спустя время я вернулась, меня ждала розовая пластмассовая ванночка, полная тёплой воды. Я должна была придерживать Варю под головку одной рукой, а второй мылить, обтирать салфеткой, поливать из ковшика. Ну, знаете, такие обычные вещи, которые делают все родители младенцев. Сама медсестра в это время намеревалась перестилать пелёнки в кувезе.

И тут мне выдают килограмм моего счастья, весь, как ёлочка, увешанный гирляндами проводов. Датчик температуры, катетеры, аппарат поддержки дыхания… И эти два огромный инопланетных глаза смотрят на меня внимательно, не моргая. «У вас первый ребёночек?» — пытается оправдать моё отупение медсестра. «Такой — первый», — отвечаю ей еле слышно. И трясущимися руками пытаюсь намылить и без того скользкого Варюна.

Честно говоря, я боюсь купать её до сих пор. Но не от того, что она такая маленькая и хрупкая, а потому что уже тяжёлая и вертлявая. А ещё она часто ворчит и громко ругается на своём. И мне становится чуточку неловко, как тогда в реанимации, за то, что иногда туплю и сомневаюсь в своих силах: она ведь ни капли не сомневалась, когда однажды ранним июньским утром, за три месяца до предполагаемой даты родов, из миллионов будущих мам, выбрала именно меня.

Я долгое время думала, что не смогу нормально проводить этот день. Что буду рыдать, вспоминая как в 5 утра снова и снова набирала номер «скорой» и умоляла поторопиться. В перерывах между звонками я громко читала «Богородице Дево, радуйся», хватаясь за прибежавшую на мои крики маму трясущимися руками.

Я помню голубое небо из окна машины «скорой помощи» и звук бессмысленно включенной сирены, нарушающий тишину пустынных сонных улиц. Помню себя на каталке в окружении почти бегущих медиков и это заторможенное восприятие реальности, и понимание того, что даже если тысячи рук сейчас смогут тебя ущипнуть, ты не проснешься — это все на самом деле происходит с тобой и ничего нельзя изменить.

Много вопросов — про резус-фактор, аллергию, телефоны родных. И чья-то уверенная мужская рука откуда-то из-за моей головы надевает кислородную маску, и я проваливаюсь в сон… Сегодня я проснулась в 5 утра с улыбкой на лице, рядом толчется Варюн, недовольная, потому что у неё грязный памперс и соска совсем невкусная. Нам год, друзья! Он был самым лучшим, правда. Поздравляйте!»