Моя история началась в 2018 году: на сроке 20 акушерских недель мне поставили диагноз ИЦН – истмикоцервикальная недостаточность – это патология шейки матки, при которой матка теряет способность удерживать плод. Меня положили в стационар, поставили пессарий, и через несколько дней я отправилась домой донашивать свое сокровище. Но пессарий проблему решить не смог, и на 24 неделе я легла в Перинатальный центр Калининграда.

Несмотря на все усилия врачей, через три недели и два дня началась родовая деятельность, которую не удалось остановить. Этот жуткий вечер стёрся из моей памяти, помню только быстрые роды в два потуга, вес малыша 950 граммов, рост 35 см. Сам он не дышал –  лёгкие не созрели и не раскрылись, хотя мне кололи специальные препараты для того, чтобы ускорить этот процесс. Его срочно забрали в реанимацию и начались долгие часы ожидания. Я не могла спать, только просила Бога не забирать его у меня. Мы с мужем рыдали над кувезом, когда к нам подошел доктор. Увидев моё состояние, она обняла меня и я почувствовала невероятное тепло, исходящее от этой незнакомой мне девушки. Она рассказала, что состояние Давидушки тяжёлое, нестабильное. Он подключён к аппарату ИВЛ, не может держать сатурацию, зашкаливают лейкоциты, и они пытаются выяснить какая внутриутробная инфекция стала причиной преждевременных родов. В тот момент меня терзал только один вопрос: каковы шансы у моего сына? Врач ответила: «Ваш ребёнок у нас такой не первый, мы таких выхаживали. Мы сделаем всё от нас зависящее и даже больше, но вы должны приходить к нему каждый день, уговаривать его бороться, дышать, жить». Она отвела меня в кабинет, дала брошюрку с телефоном горячей линии «Право на чудо»: «Вы можете позвонить, сказать как вам тяжело, порыдать и вас всегда выслушают и поддержат». Я была поражена таким отношением к моей материнской боли, за 36 лет своей жизни я не встречала таких чутких докторов как Элина Сергеевна Сушкевич.

Батюшка покрестил Давида в первые сутки его жизни. Три недели мой день начинался с молитвы в храме за жизнь моего ребёнка, затем, сидя на скамейке у храма, я вязала носочки, шапочку и плед для своего мальчика. В 13:30 бежала на свидание к своему сыну. Ведь он ждал, когда я приду к нему, возьму его за крохотную ножку и спою ему его любимую песенку про львёнка и черепаху. Через три недели Давида перевели из отделения реанимации в ОПН. Доктор отдала мне отпечатки ступней моего мальчика, которые она сделала на память для нас. Выписали нас домой, когда Давид набрал вес до 2500 граммов, к тому времени ему было два с половиной месяца. Выписка Давида с трудом разместилась на трёх листах А4, куча диагнозов и напутствий. Среди диагнозов была и паховая грыжа, которая в любой момент могла ущемиться. При выписке меня предупредили, что при повышенном беспокойстве срочно ехать в больницу. Когда через две недели мой мальчик начал сильно плакать, и я не смогла его успокоить, мы с мужем вызвали скорую помощь и доктор, который осмотрел моего сына и прочитал выписку из Регионального Перинатального центра, настоял на срочной госпитализации.

В приёмном покое нас неохотно осмотрел хирург, ведь его разбудили (приехали в полночь), ничего не диагностировал, жалобы мои слушать не захотел и отправил нас в лабораторию на забор крови и затем в отделение хирургии дожидаться утра для прояснения ситуации. Кровь мы сдали, и санитарка разместила нас в шестиместной палате. Я лежала рядом с Давидом и слушала, как он дышит, к тому моменту он уже не кушал и не мочился около 6 часов, и меня это очень беспокоило. Только хирурга, который нас принимал, это нисколько не насторожило. В районе 5 утра усталость взяла надо мной верх, и я отрубилась на несколько минут. Какая-то сила разбудила меня, и я услышала последний вдох своего крохотного мальчика, выдоха не последовала. Я схватила его на руки, и побежала в конец по длинному коридору с бездыханным телом, в сестринскую. Дай Бог здоровья этой молоденькой девочке, она не растерялась, хоть и спала. Пока я бежала по коридору, я кричала: «Дыши, Давидушка, пожалуйста, дыши!!!». Забежав в сестринскую, я закричала: «Помогите, он не дышит!». Она схватила его и выбежала с ним в коридор, положила на каталку, стоящую у стены и начала делать искусственное дыхание и прямой массаж сердца, приговаривая при этом: «Дыши малыш, пожалуйста, дыши». Он задышал, и она подхватила его на руки и побежали по длинным коридорам больницы, я за ней. Догнала я её у дверей реанимации, куда меня конечно не запустили. Она отдала Давида реаниматологам и вышла со словами: «Он дышит, всё будет хорошо».

Меня отправили за результатами анализа крови, который мы сдали при поступлении, но доктор даже не удосужился его посмотреть. Как выяснилось потом, анализ был очень плохим и если бы он его посмотрел, сразу бы понял, что Давиду срочно нужна реанимация. Его почки не работали несколько часов и были уже белыми, гемоглобин был критически низким, лейкоциты разрушились. На мои вопросы, доктора из реанимации отвечали сухо и жестко: «Состояние тяжелое, нестабильное, что с ним мы не знаем». До утра я молилась и ждала вестей. Утром ко мне подошёл хирург, который нас принимал и спросил, что случилось, и почему мой ребёнок перестал дышать. Он у меня спросил – доктор который спал, когда мой ребёнок умирал у меня на руках!

Давида ввели в искусственную кому и подключили к ИВЛ – начались страшные три недели неизвестности. Состояние Давида было очень тяжёлым, встал желудок и кишечник, начался сепсис, воспаление головного мозга, но все анализы на вирусы и инфекции были отрицательными. Через две недели в реанимации Давиду провели операцию по ушиванию паховой грыжи. Состояние удалось стабилизировать. Давида перевели в боксовое отделение Детской Областной больницы через три недели, и я смогла быть постоянно с ним. В боксовом отделении мы пролежали неделю и нас выписали домой, чтобы мы не подцепили никакой заразы. Я безумно боялась оставаться с Давидом без присутствия медиков. Когда твой ребёнок перестаёт дышать у тебя на руках, у тебя остаётся страх на всю жизнь, что это повторится и ты не сможешь ему помочь. Давиду было три месяца, когда нас выписали из больницы. Он весил 3кг.

К сожалению, наши приключения на этом не закончились, и через три месяца у Давида начались проблемы с дыханием. На плановом приёме педиатра нам вызвали скорую помощь, и мы с мигалками и кислородом были госпитализированы в Детскую Областную больницу. В приёмном покое нас отказались госпитализировать, ссылаясь на красное горло. Мне пришлось топать ногами и ругаться матом, доказывая, что горло у нас не красное и в инфекционку мы не поедем. Я была уверена в своём докторе, который осматривал Давидушку 15 минут назад, на 100% и в том, что у моего ребёнка нет ОРВИ, а стеноз – следствие чего-то другого. Опыт, который я получила при первой госпитализации, во время которой мой мальчик чуть не погиб, научил меня бороться за своего ребёнка любыми способами, даже не свойственными мне. Я подняла на уши приёмный покой, нас приняли и положили в отделение пульмонологии, и через два дня поставили диагноз – киста подголосового отдела гортани. Киста была последствием неоднократной интубации, она была настолько большой, что закрывала половину просвета и Давид просто задыхался. Нас перевели в ЛОР-отделение и начали решать, что с нами делать. Операцию такого плана наши доктора ещё никогда не проводили, начали искать помощь в Федеральных центрах страны. Доктора из Педиатрической Академии Санкт-Петербурга согласились нас принять только с условием, что в Калининграде нам установят трахеостому. Состояние Давида было настолько тяжёлым, что доктора не стали рисковать с такой дальней дорогой и провели операцию сами. Снова сутки в реанимации и откат назад. Он даже перестал сам держать голову. Слава богу, всё восстановилось, и нас выписали домой с последующим наблюдением.

Через три месяца у Давида снова появилась одышка, случился рецидив, нужна была повторная операция. С докторами из ЛОР-отделения мы решили, что нужно ехать в Питер, где нам смогут провести операцию на специальном оборудовании, специалисты с большим опытом. В сентябре 2019г. мы прилетели в северную столицу, но в день операции у Давида поднялась температура, и нам поставили диагноз ОРВИ. Мы пролежали три недели и улетели домой ни с чем. Операцию назначили на январь 2020г. Сразу после новогодних праздников мы снова прилетели в Петербург, нас прооперировали на следующий день. Я очень надеюсь на то, что это была последняя операция в нашей жизни.

За полтора года мы прошли три курса реабилитации, и Давид полностью догнал своих сверстников. У нас есть друзья, и волей судьбы наши мальчишки родились в один день, только их сын родился доношенным, а наш на три месяца раньше срока. Сейчас они ничем не отличаются друг от друга. Давид ещё и умудряется иногда его обидеть. Наши дети очень сильные, хоть и очень маленькие. Их воле к жизни может позавидовать любой из нас…